воскресенье, 11 октября 2009 г.

Юбилей конфликта














События, о которых хочется поведать, произошли ровнехонько 90 лет назад. Осенью 1919 года. В Витебске. Один художник не сошелся во взглядах на искусство с другим. Ну и что? Обычнейшее дело среди живописцев. Мелочь, казалось бы. Только вот фамилии художников имеют всемирную известность: Шагал и Малевич.


Такой вот странный юбилей…
В этой истории известно всё. Каждый нюанс пересмотрен и перепроверен. На эту тему написаны книги и защищены диссертации. Нам остаётся лишь повторить сказанное другими, подобно тому, как в сотый раз рассказывают знакомую всем историю, делая лишь некоторые собственные выводы и расставляя иные акценты.


Итак, Шагал. Это имя неразрывно связано с Витебском. Почти по-Маяковскому: Мы говорим – Витебск, подразумеваем – Шагал.
В том, что Марк Захарыч снова оказался в родном городе после революции, нет ничего удивительного. С Луначарским, комиссаром Советской России, они были знакомы по Парижу. Там, в знаменитом «улье», где ютился молодой художник, обитал весь свет творческого авангарда. Писатели, художники, поэты. Молодость, талант и дерзость!
Луначарский, кстати, тоже чего-то там сочинительствовал. Как утверждают, без особого писательского дара и, как следствие, успеха. Божий поцелуй отсутствовал. Вот и тянуло его к тем, кого Создатель таки чмокнул: Пикассо, Модильяни, Шагал. Поговаривают, что была там история с некой натурщицей, по совместительству проституткой, которую то ли Луначарский переманил у Шагала, то ли наоборот. В общем, вероятно, не просто так выдал новоиспеченный нарком просвещения Марку Захаровичу комиссарский мандат. Но, об этом не принято говорить.
Революция. Витебск. Шагал.
Все заборы изрисованы зелеными козами и летающими людьми. Считается, что такого перфоменса, какой Марк устроил в центре города к годовщине революции, никто никогда и нигде сотворить не пробовал и повторить уже не сможет. Это была грандиозная инсталляция! Весь город был пестро раскрашен, словно одна большая картина. Шагала, разумеется, картина.
Образуется художественная школа, читай, училище. Шагал занимается всем и вся. И краски добывает, и обучает ребятишек, и решает вопросы хозяйственные. Приглашаются педагоги. Самые, разумеется, передовые и продвинутые. Среди них – Малевич. Флагоносец русского авангарда. Теоретик супрематизма и практик футуризма. Искусствоведы и культурологи в этом случае обычно не скупятся на подробности и употребляют огромное количество «измов». Нам достаточно знать, что Малевич умел рисовать квадраты разных цветов, выдавая это за истинное искусство. И, что самое странное, ему верили. Такая, понимаете ли, парадигма.

Новому строю нужно было разрушить старый, как известно, до основания. А уж затем... !
Спешно и судорожно художники «забыли» о «буржуазном» реализме. Напрочь был отброшен чуждый пролетариату примат чувственной красоты. Естественные пропорции стали не соответствовать устремлениям мировой революции. Умами людскими завладели конструктивизм и абстракционизм. И все почему-то хотели непременно «победить солнце»…
Шагал, между нами говоря, тоже не чтил канон Поликлета. Не пошёл он по стопам своего учителя, живописца Иегуды Пэна. Дарование Шагала требовало иной формы выражения. И форма эта, как показало время, нашлась.

В своей книге «Ma vie» Марк Захарович сетует, мол, выперли меня из любимого Витебска. Но, кажется мне, лукавил Мастер. Тоска тоскою, но, видимо, понимал художник, что эйфория победы пролетариата скоро пройдёт. Предчувствовал наступление грозных времён. И хотя «красная мясорубка» только набирала обороты, оставаться в этой стране Мойше Хацкелевичу Шагалу явно не хотелось.
А тут как раз наслоились друг на друга различные обстоятельства.
«Утвердитель нового искусства» кубист Малевич стал-таки укреплять сознание учащихся в необходимости умножения разноцветных геометрических фигур. Читаем воспоминания Еремея Школьника: «Детская группа, в которой я занимался, была при мастерской Малевича. … Основным видом и содержанием занятий в детской группе было копирование с «картин» Малевича. Мы старательно перерисовывали квадраты, прямоугольники, круги и раскрашивали их акварельными красками. … Композиция фигур на многих картинах была сложная: геометрические фигуры часто пересекались и частично прикрывали друг друга. Все это производило впечатление чего-то единого целого, находящегося в постоянном движении (так, по крайней мере, говорили взрослые, поклонники Малевича)».
В квадраты расписывалось всё, что попадалось на глаза: стены, фасады, трамваи и даже железнодорожные составы. Всему этому малярству придавалось огромное эстетическое значение. Цитирую упоминавшегося Еремея Семеновича. «Особый интерес в институте вызывали просмотры работ студентов мастерской Малевича. Бывало, студенты выносят большой белый холст, на котором изображен один лишь красный или черный квадрат. Ставили или вешали холст последовательно в одном, другом и третьем месте; студенты с серьезным видом разглядывали квадрат и спорили о том, в каком случае этот квадрат лучше смотрится и находится в большем движении».

Ну, вот, скажите мне, где в этом «космическом искусстве» было приткнуться Марку со своими козами и скрипачами? Это конфликт идеологий. Противостояние абстрактного космоса и оголенной чувственности молодого еврея. А тут ещё война докатилась. Минск уже взят поляками. Таки надо ехать! И Шагал уехал.
Да. Там же ещё несколько обстоятельств. Всплывает история с Верой Ермолаевой. Это приглашенная Шагалом художница-преподаватель. И история повторяется. Опять женщина – катализатор конфликта. Поговаривают, Малевич пользуется большей симпатией у художницы, нежели Шагал. Это тоже тёмная история.
Был ещё некий Александр Ромм. Тот ещё стукач. Не любил Шагала, нужно сказать, особой нелюбовью. И было за что. Шагал как-то, между делом, всё время обижал этого человека. То, манкируя бесконечные заседание различных отделов образования, отправит бедного Ромма представителем своего ведомства, то выселит его из комнат в училище, да сам туда въедет. Правда, там где жила семья Шагала до переезда, жить было просто невыносимо – нестерпимая вонь близлежащих конюшен, да назойливые мухи.
Накипело у Ромма, знаете ли. Накатал он всё-таки «телегу» на Шагала. Но «сверху», в ответ, прислали нужную «бумагу». Мол, товарищи, конфликт исчерпан, зпт, Шагалу даётся полный карт-бланш, тчк. Нужно сказать, Шагал всё же съехал из злополучных комнат училища, которым он управлял. И через полгодика, в июне 1920-го, Шагал покинул город.

Теперь поставим всё в правильной исторической последовательности.
1919-й год. 28 января – официальное открытие художественного училища. Через несколько дней уезжает Добужинский, и Шагал возглавляет училище. Приезд Ермолаевой в апреле-мае. Тогда же прибывает в Витебск Лазарь Лисицкий. С весны до осени беснуется Ромм со своими пасквилями и кляузами. Переполнившая чашу терпения докладная записка, отправленная Роммом, датируется 25-м сентября. Ответ из Москвы придёт только в декабре. А в октябре-ноябре приезжает Малевич, навязавший своё видение живописи и искусства…

Останься Шагал в Витебске, думается мне, не стал бы он тем великим Мастером, о котором восторженно говорит мир. Общественно-хозяйственная деятельность витебского периода занимала много сил и времени. А картины ждали воплощения.
Пертурбации социалистической действительности смели карточные домики непонятного искусства. Новому вождю уже не нужны были черные квадраты и зеленые козы. Тоталитарный режим требовал монументальности и однозначного понимания. Всё непонимаемое приносилось в жертву нарождавшейся диктатуре.
Судьбы оставшихся в России Малевича, Лисицкого и Ермолаевой печальны. Шагал же, уехав, спас себя и своё искусство, прославившее провинциальный белорусский город Витебск.


Дмитрий Рубаник, Витебск

LinkWithin

Related Posts with Thumbnails